=начало игры=

В лагере стояло раннее утро, когда раздался дробный стук множества копыт, доносящийся издалека и нарастающий по громкости со временем. Люди только просыпались, выбираясь из своих палаток, потягиваясь и зевая, настраиваясь на новый день, который мог принести много нового. Кто-то, заслышав этот звук, заинтересованно стал глазеть на дорогу, в дали которой уже было заметно облако пыли, кто-то просто игнорировал этот факт, включая его в список обычных дел или попросту зная, что это такое. И через некоторое время на горизонте показалась группа всадников, постепенно переходящая с галопа на быструю рысь. Бандиты с Кристианом Шадоу во главе буквально ворвались в лагерь, останавливаясь на центральной площади, если это вытоптанное между палатками место можно было так назвать.
Крупный мужчина во главе процессии выглядел лучше всех, он был вполне бодр и свеж, на луке его седла висела пристреленная пума. Благородное животное замерло в оскале, стеклянные глаза ее смотрели с неутихающей яростью. А вот бандиты за спиной головореза выглядели изнеможенными донельзя, самые молодые едва не падали с коней, когда был дан приказ спешиваться. Кристиан только мрачно усмехнулся, глядя на это жалкое зрелище. Пробуждающиеся люди тут же занялись своими делами, потеряв всякий интерес – все прекрасно знали не только характер шатена, но и его умение гонять новичков, натаскивая их на путь нелегкий.
Англичанин спешился, стаскивая с луки седла убитое животное. Пума нужна была для топчана, который к осени и зиме следовало обтянуть шкурой, вдруг те выдадутся холодными? Ее следовало выпотрошить, очистить шкуру, и оставить на солнце сушиться, пока не пришел следующий сезон дождей, который, наверняка, затянется на более долгое время. Конечно, хотелось спать, потому как бандит имел привычку бодрствовать ночью, но это дело можно было и отложить до жаркого обеда. Закинув труп на плечо, думая о том, какое везение его настигло, что он умудрился попасть дикой кошке в глаз, не поранив шкуру (это было чистой воды случайностью, ибо точностью Кристиан не особенно страдал), мужчина пошел к своей палатке.
Та по своему обыкновению находилась на отшибе всего лагеря, подальше от людей, шума и вечных пьянок. Выдрессированная на отлично лошадь спокойно шагала следом, жуя железо трензеля во рту. Она напоминала верного пса, а более – боевого товарища, который никогда не предаст и не подведет. Правда, отдохнуть от разговоров ему не удалось, потому как тут же подбежал другой бандит, тоже давно находившийся в лагере, но на выезды и дозоры шляющийся крайне редко, потому что был банальным вором, предпочитающим посещение городов в тишине и в одиночку. Кристиан только-только сбросил пуму в тень палатки, и занялся любимицей – Мелодией – расседлывая ее, когда его настиг этот сипящий голос:
- Шадоу, завтра пойдешь опять в дозор? – спрашивал он, а англичанин мерно кивал, не собираясь разговаривать даже со знакомым человеком. Он терпеть не мог этого – и разговаривать, и людей, впрочем. Будь его воля, он бы всех зарезал, да в лагере нельзя, запрещено, хоть и неофициально. А хитрости, чтобы обойти этот закон, у головореза и в помине не было, он был человеком до мозга костей военным и прямым, - Новичков этих же возьмешь? – Кристиан покачал головой уже в отрицательном жесте. Куда ж этих брать? У них ноги не ходят после многочасовой езды, руки отваливаются после тренировок, и все тело в синяках. Хоть рукопашный бой не так распространен среди бандитов, нападающих с револьверами и винтовками из кустов, но бывают случаи, когда это пригождается очень сильно.
Англичанин это прекрасно знал, будучи мастером своего дела. Зато он совершенно не понимал, куда ведет этот уже зрелый мужчина в годах своими вопросами, только подсознательно догадывался, что от него что-то требуется. Просто так мало кто решался подходить к палатке одиночки. Многие вообще боялись Кристиана, сочиняя или слушая многочисленные легенды про его жестокость. Ему приписывали и каннибализм, и безрассудные серийные убийства, и даже какие-то кровавые оргии с расчлененкой. Никто, кроме самого Шадоу не знал, было ли это правдой или нет, но глядя на этого мрачного, вечно молчащего мужика, даже как-то невольно верилось, что это имело место быть в его жизни. От такого бандита можно было ожидать чего угодно, тем более, что тот был практически приближенным самого Черного Пса.
- Возьми мальчонку с собой, все носится здесь уже который день. Прибился давно, а еще ничего не умеет, - Кристиан еще не подозревал, что вор, которого этот мальчишка уже порядком достал, делает ему большое западло. Поэтому молча кивнул, буквально подписывая свой смертный приговор, - Его МакКалум зовут. Шотландец… - шатен снова кивнул, безразлично. К народу, жившему когда-то под боком (когда мужчина еще проживал в Линкольне), он относился ровно, также, как и к остальным жителям планеты Земля. Они были ничем не лучше и ничем не хуже всех. На этом вор удалился, как-то подозрительно улыбаясь под нос, а головорез продолжил заниматься любимой вороной кобылицей, а именно отмывать ее от пота, чистить шерстку.
Когда с этим было покончено, шатен взялся за пуму, оттаскивая ее подальше от палатки, чтобы не пачкать все кровью – ведь лошадь щиплет траву, и ей явно не понравится металлический привкус во рту. Достав из-за голенища острый верный нож, Кристиан воткнул тот в мягкий живот пумы, вспарывая тот ровно по центру. В нос ударил приятный запах солоноватой, все еще горячей крови, и англичанин даже улыбнулся – ему нравилось это, нравился сам процесс убийства… Не брезгуя ни капли, да и вообще не задумываясь ни о чем дурном, мужчина принялся вытаскивать голыми руками кишки и внутренние органы хищницы, отрезая их от места крепления. Оставил только сердце и печень, которые можно было спокойно съесть, и не важно, что это дикое хищное животное, в банде съедалось все до последней крошки.
Мяса было немного и оно было жилистым, но все же… Кристиан был спокоен в будущем дне и уверен, что будет сыт сегодня вечером и завтра утром, если за ночь это мясо кто-то не попытается украсть. Это ведь была отличная добавка к стандартной похлебке, вареву, которое мешал местный повар. Руки теперь были липкими и в крови почти по локоть, что ничуть не смущало головореза, которому нравилось и это ощущение – чужого умирающего или уже мертвого тела, главное, от его рук.

Головорез не обладал острым умом или каким-то выдающимся интеллектом, но никогда от этого не страдал. Ему не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы заниматься своим делом, а именно убивать людей и обирать с трупа деньги и все ценное, что могло пригодиться ему лично или банде. А в быту за него думал брат-близнец, на которого Кристиан мог положиться, как на самого себя. Но сегодня, похоже, был день, который желал заставить англичанина хотя бы раз в жизни задуматься на тему собственного умственного развития. И почему он сразу не уловил в тоне собеседника-вора хитрые, лукавые нотки? Почему он не распознал, что тот роет ему такую яму, из которой выбраться даже такому как он будет крайне проблематично?
Кристиан соскабливал остатки мяса и жил пумы со шкуры, радуясь тому, что закончил всю работу, и теперь можно сполоснуться ледяной водой из колодца и спокойно лечь спать до позднего вечера, когда с первыми звездами наступало лично его время. Время наблюдения за лагерем, когда все ложатся спать и становится тихо, безлюдно, а вместе с тем и спокойно. Англичанин любил именно это время суток, будучи неисправимым социопатом, и никто и ничто не могло его разубедить в этой привычке. Пусть он будет дремать прямо в седле на шагу или неспешной рыси, подвергая себя опасности и возможности свалиться из седла, но спать, как все нормальные люди, вечером или ночью не ляжет.
В общем, на него упала узкая тень, которая хоть и не загородила всего солнца, но все же начала ужасно раздражать с первых же секунд. Кристиан терпеть не мог, когда врываются на его личную территорию, поэтому и выбрал себе местечко на отшибе, где просто так пройти мимо люди не могли. Сюда надо было идти специально. И кого сатана на рогах принес к головорезу в то время, когда он, по идее, должен был спать? Шатен мрачно поднял голову, скользя раздраженным взглядом светло-зеленых глаз по прибывшему. Перед ним стоял какой-то мальчишка, совсем еще юный, а тем самым еще более злящий англичанина, который терпеть не мог новеньких с из «зелеными» мозгами, которые только и умеют, что на рожон лезть и хвалиться, а потом их трупы закапываешь под кактусами пачками целыми.
Видимо, этот мальчишка был совсем новеньким, раз Кристиан его в глаза не видел, а более того, он осмелился нарушить уединение головореза самого с собой. На это решались немногие, а если честно, то и вовсе единицы – чаще всего уже матерые бандиты, которые быстро проговаривали зачем пришли и уходили, чтобы не испытывать судьбу – кто знает, что придет в эту пустую голову с черным сгустком злобы вместо мозга в ту или иную секунду? Так, собственно, поступил и тот вор с утра, а этот юнец и не думал уходить, глядя на раздраженного мужчину с каким-то наивным любопытством и интересом. «Что ты так смотришь? Сейчас ляжешь вместо нее», - хладнокровно подумал шатен, откладывая шкурку, раскладывая ту на солнце, чтобы она обсыхала и становилась годной для подстилки.
На беду англичанина этот парнишка оказался еще и до ужаса болтливым, задавшим столько вопросов одним махом, что Кристиан даже замер на пару секунд, только сдвинув сурово брови. Он не был готов к такой лавине слов, обрушившихся на него всего за пару секунд. «Бесишь», - сделал короткий, лаконичный вывод шатен. Подобные выводы он делал по отношению к девяносто девяти процентам людей. Не злили только мертвые, да брат, остальные все попадали под тяжесть этого одиночного слова. Головорез поднялся, сжимая в руке острый нож, и прошел мимо парнишки, не уронив ни слова. Он дошел до колодца, набирая воды, в которой сполоснул свое оружие, ловко убирая его обратно за голенище сапога, и вымыл руки, по локоть запачканные кровью. И только тогда соизволил ответить, только вот совсем не так, как, возможно, предполагал это услышать новоявленный бандит:
- Мне плевать, как тебя зовут, - отозвался хриплый голос. Кристиан действительно никогда не интересовался, как зовут новичков, по одной простой причине, которую тут же озвучил, - Ты можешь сдохнуть через пару дней, зачем мне утруждать себя запоминанием ненужных имен? – это было правдой. Молодые безбашенные парни умирали довольно часто, и на всех памяти бы не хватило. Даже на кладбищах много «пустых» могил с безымянными крестами. У англичанина был свой принцип – он запоминал только тех, кто выделялся и отличался от остальных, хотя бы тем, что продержался живым в банде несколько лет. И то, не всегда, - Если ты завтра пойдешь со мной в дозор, - Кристиан чуть выделил интонацией слово «завтра», - Какого черта ты приперся сегодня? – и снова этот безразличный светлый взгляд, скользнувший, как лезвие ножа. Остальные вопросы мужчину уже не волновали, он развернулся и пошел обратно, к своей палатке. Ему плевать было на все слухи, они были только на руку тому, кто терпеть не мог вмешательства в свою жизнь.
А уж рассказывать какому-то сопляку о том, откуда он и кто он, Кристиан не собирался уж точно. Биография Шадоу была темной, как и его фамилия, никто, кроме него и его близнеца не знал о молодости нынешнего головореза. Да и о брате никто не знал, даже те, кто посещал Сан-Морис, и вполне вероятно сталкивался с ним на улицах или в салуне, где тот работал. Шадоу очень успешно изображали друг друга в случае необходимости, тем самым прикрывая друг друга. «Убирайся, чтобы носа твоего тут не было, шотландец», - пробурчал про себя Кристиан, усаживаясь с краю своей палатки, доставая сигарету и закуривая ее. Нужно было еще обвялить мясо, а потом уже точно спать – это было куда важнее, чем реагировать на нежданного гостя.

Острый нож разрезал куски мяса на тонкие полоски, подготавливая их к дальнейшему приготовлению. Из палатки была извлечена соль, которой это мясо было щедро натерто, а потом Кристиан принялся разводить костер, чтобы отпугнуть от висящего на веревке под жарким солнцем мяса насекомых. Этим он занимался уже давно, ведь вяленое мясо хранилось очень долго, и было очень сытным и питательным, что в походах являлось необходимой вещью, когда не было дичи, которую можно подстрелить. В идеале, все бы это делать в полной тишине, за исключением хрумканья лошади и голосов вдалеке, но рядом находился несносный шотландец, который и не думал затыкаться, играя на нервах головореза, как на гитаре.  И это отнюдь не нравилось англичанину, который мысленно уже воткнул свой острый верный нож в горло этому сопляку, заставляя его заткнуться навсегда. На просторах прерии так бы оно и случилось, в этом никто не сомневался, но Айфрик на свою удачу был бандитом одного с шатеном лагеря, что немало спасало его задницу от смерти.
Большую часть вопросов и фраз мальчишки, головорез просто игнорировал, пропуская мимо ушей или действительно не слыша их, потому что находился в своих мыслях о том, как отогнать бы от мяса не только насекомых, но и наглых и самоотверженных голодающих бандитов. Было бы как-то жестоко поставить на охрану сырого мяса травоядную Мелодию, хотя Кристиан и знал, что кровь – ее вкус и запах – уже давно не пугал верную кобылу. Это его интересовало куда больше, чем рассуждения шотландца о своей фамилии, которая что-то там и что-то там еще… Шадоу только поморщился, махнув рукой, будто отгонял от себя особо назойливую муху. Впрочем, для него Айфрик таковым и являлся – наглым насекомым, которого можно было бы прибить одной левой рукой.
- В дозоре? То же, что и сейчас. Заткнуть свою пасть и слушать мои команды. Так что заткнись, возьми свою тощую задницу в руки и уебывай по-хорошему, - прорычал бандит, особенно не церемонясь в словах. Ему не нужно было придумывать что-то вежливое и деликатное, он был мужиком с улицы, головорезом и маньяком, поэтому говорил так, чтобы всем и каждому было понятно. Причем понятен не только смысл, но и то, что от этого мрачного типа надо убегать подальше, пока он не опомнился и не достал свой нож, жаждая увидеть твои кишки. «Я не собираюсь ни знакомиться с тобой, ни тем более дружить или что-то ты там от меня хочешь?», - даже от мысли о дружбе Кристиан нахмурился и поморщился, как от чего-то ужасно мерзкого. У него никогда не было ни единого друга, не считая брата-близнеца.
Понятное дело, что после этих фраз, англичанин не стал отвечать более ни на единый вопрос – тем более о своем происхождении. Это было не его мозгов дело, никто, совсем-совсем никто не знал о прошлом Кристиана. Некоторые догадывались, что он англичанин по говору, который все равно отличался от американского слэнга, некоторые догадывались, что он служил в армии, потому как где-то научился дрессировать лошадей под боевых. Но никто не складывал этих мелочей в общую картину, никому это было не интересно. Все прекрасно знали, что любопытные носы, что лезут не в свои дела, чаще всего отрезают на корню. Закончив приготовление мяса, головорез сполоснул нож, и убрал его снова. Он снова не обращал никакого внимания на шотландца, стягивая с мощных широких плеч рубашку, обнажая свое татуированное тело. Айфрик мог заметить и черное пятно на плече, и на загривке.
Понежившись под жарящими лучами солнца, подставляя смуглую кожу под них, Кристиан забросил рубаху в палатку, снял пояс с револьвером, отправляя его туда же, а потом плюхнулся на задницу, стягивая сапоги. Он собирался спать, и то, что мальчишка все еще не ушел, его мало волновало. «Если ты вякнешь что-то такое, что разбудит меня, я прострелю тебе бошку, щенок, понятно?», - говорил весь его вид, а в частности лицо и взгляд болотных по цвету глаз.

Если бы Кристиан умел читать по глазам и увидел бы затаенную грусть в глазах шотландца… Это бы никак не проняло бандита и ни на миг бы не изменило ситуацию. Головорез был таким человеком, который, напротив, наслаждался страданиями окружающих и желал их всем-всем вокруг с исключением только лишь на родного брата-близнеца. И это исключение действовало еще на многие другие вещи, например, на разговорчивость – Кристиан общался исключительно с Дэни, и больше ни с кем другим, или на заботливость, которую шатен проявлял, опять же, только в одном случае. Айфрик не только не приблизился по значимости к Дэниэлу, но и вообще еще был никем для бандита, поэтому, ни одна положительная черта на нем не «остановилась», не проявила себя в его присутствии.
Хотя, почему? То, что англичанин снял оружие (все оружие, и нож, и револьвер, что немаловажно) можно было трактовать как, например, доверие. Хотя на самом деле это было чистой воды пренебрежение. Кристиан не видел в шотландце соперника вообще, поэтому и демонстративно показывал - «я тебя ни капли не опасаюсь, ты ничтожество, не могущее причинить мне вреда». Этот ничему не обученный юнец даже после муштровки этим бывалым солдатом, по мнению последнего, ни чему не научится, кроме как держать крепкий удар своей тупой головой. Слишком уж жизнерадостным и болтливым был мальчишка, обычно такие цеплялись за свою никчемную жизнь слишком сильно, и не лезли на рожон, когда это было нужно, а убегали с поля боя, трусливо поджав хвосты в страхе за свою задницу.
Все последующие вопросы Кристиан банально проигнорировал (шотландец и так отлично справлялся, сам на них отвечал, причем, вполне себе верно). Да, он пришел с ночи и хотел спать, а вот когда он проснется – это уже лично его дело, и делиться рассуждениями о том, в каком положении в этот момент будет солнце, головорез не собирался. Не собачье это дело, знать подобную информацию. Поэтому кинув на мальчишку красноречивый взгляд, не сулящий ничего хорошего и говорящий только: «Заткнись и свали подальше, крысеныш, это твой последний шанс» - Кристиан пополз в палатку, с наслаждением удостоверившись в том, что следом никто не рискнул дернуться. А то чем Бог не шутит-то?
Забравшись на топчан, шатен с удовольствием растянулся ногами к выходу, поворачиваясь чуть на бок, чтобы не перебаламутить весь лагерь своим львиным рыком, а именно – храпом, который неизменно преследовал Кристиана, доставляя немало неудобств. Например, нельзя было в дозоре спать, иначе точно всех индейцев на свою голову накликаешь. С этими довольно забавными мыслями англичанин и заснул, и проснулся уже только когда солнце светило в самом пике. Сны его никогда больно-то и не тревожили, и снаружи никто не мешал наслаждаться этим временным забытьем. Иначе бы верная кобыла проломила нахалам ребра передними копытами, а уж это бы точно пробудило бы чутко спящего головореза.
Поэтому, не предвкушая ничего такого, мужчина выполз из палатки, и первым, что он увидел… был Айфрик. «Какого хера ты все еще тут?! Или опять тут? Да какая разница, чего ты тут делаешь?», - моментально возмутилось сонное сознание. Правда, для начала Кристиан решил умыться, а уж потом разбираться, что к чему. Это было верное решение, иначе бы англичанин принял кардинально противоположное – убить назойливого парнишку и сказать, что так и было. Он подполз к колодцу, пыхтя как буйвол, и вытащил ведро воды, просто напросто обливая себя с ног до головы. И плевать, что штаны намокли вместе с подштанниками – на таком палящем солнце высохнут за три минуты. Зато теперь, взбодрившись и проснувшись окончательно, можно было и задать засевший в голове вопрос:
- И какого ты тут торчишь как хуй по утру? – грубо бросил Кристиан, проводя ладонью по мокрым жестким волосам, взъерошив их еще больше. Темные брови еще больше нахмурились в ожидании ответа, который (как головорез уже предполагал) не мог быть коротким и однозначным.

Действительно, Кристиан никак не отреагировал на жизнерадостное приветствие шотландца, для него вообще не существовало слова «добрый», даже в столь устоявшихся выражениях. Это был просто день, самый обыкновенный. Хотя его обыкновение было нарушено нахождением здесь – почти на святой территории – постороннего лица. Сознание головореза порою даже не справлялось с тем, что здесь был Айфрик. По мнению бандита, возле его палатки из живых существ могла находиться только Мелодия, остальные надолго не задерживались – либо уходили восвояси, либо становились мертвыми (и в какой-то степени тоже уходили). Айфрик же был здесь слишком долго и почему-то, к безмерному удивлению разума Шадоу, не переступал эту границу – то бишь не умирал и не уходил.
Кристиан хмурился и уже готовился сказать что-то, в очередной раз, грубое и жесткое, только шотландец произнес совершенно неожиданную фразу. И воспаленное сознание англичанина зацепилось за слово «поесть». Это шатен любил, по нему, собственно, можно было заметить эту тенденцию – почти сто килограмм живого веса, из которых добрых девяносто занимали кости и мышцы, а только остальное занимал подкожный и внутренний жир, органы, кровь, ну и мозг, вероятно. Мужчина даже закрыл рот, хмуро вслушиваясь в слова мальчишки, который так запросто предлагал приготовить ему что-нибудь, и Крис совершенно не понимал – зачем ему это?
Никто еще, кроме брата, за всю его долгую жизнь, не желал творить добро по отношению к его персоне. Не хотел ни готовить, ни заботиться, ни, тем более, жить и пребывать рядом. Даже те нелепые люди, что принимали злость и раздражительность головореза, как временное явление, долго рядом не задерживались, и уходили также, как от палатки – чаще всего вперед ногами. Сначала Кристиан даже подумал о том, что мальчишка какой-то вредоносный засланец (если не сказать через букву «р»), которого подговорили отравить опасного бандита, но это было просто глупо. Хотя, почему нет? С другой стороны англичанин подумал о том, что Айфрик мог просто подмазываться к нему в поисках защиты и опоры, как обычно делают молодые неопытные юнцы, находя себе подобие «учителя».
Это было еще глупее, ведь всем в округе и за пределами ее было известно, что Кристиан ни с кем не заводит даже знакомств. Он, как Айфрик мог уже заметить, даже не стремился узнать и запомнить имя собеседника, считая это ненужным. «В любом случае, я не прикрою тебя собой, да и больше, что я хочу тебе сказать, щенок, я тебя прибью, если мне будет от этого выгода», - фыркнул про себя Кристиан, но отказываться от еды не стал. Какой же дурак откажется от халявы? Может быть, этот парнишка действительно неплох в готовке, как его брат, например, раз так смело об этом заявляет. Только оставалось следить за тем, чтобы шотландец ничего туда не подсыпал, подтверждая первую теорию Шадоу. Почесав в затылке, мужчина кивнул, соглашаясь на все – мальчишке повезло, ведь шатен не был прихотлив в еде, он мог есть что угодно, вплоть до сырого мяса, когда не было возможности как-либо его приготовить.
- Готовь, - коротко отозвался мужчина, позволяя тому заниматься этим делом, чтобы хоть какая-то польза от него была. Как и что он будет делать, это Кристиана не волновало, он желал хорошо подкрепиться, едва проснувшись. Силы были нужны, ведь завтра предстояло муштровать этих новеньких придурков, которые не желали сидеть в осаде смирно, то и дело затевая всякие «игры» и порою даже с судьбой. Англичанин не чувствовал себя в ответе за них, но и самому не хотелось получить шальную пулю в спину из-за того, что кто-то слишком много болтает или попросту не умеет ничего делать. Мужчина ничего не делал просто так – и если он согласился заниматься с новичками, это значило только одно – что Кристиану не хотелось подставы, ему нужны были партнеры, умеющие постоять за себя, а не желторотые птенцы, проваливающие задание за заданием.
Помниться, один такой был в рядах мужчины, первым же и получил ножевое ранение, когда склонился безоружный над «трупом». «Это надо же было быть таким кретином», - покачал головой шатен, уйдя полностью в свои мысли, закуривая очередную сигарету, глядя в никуда. Правда, малец-то выжил, но толку-то от него? Либо загнется от очередного загноения подживающей раны, либо будет всю жизнь каким-то калекой. «В нем было от силы два стакана крови, тщедушный малый», - думал этот английский бык, вспоминая былые сражения. Он то легко переживал даже пулевые ранения, брат доставал из него снаряды голыми пальцами и бинтовал, и пока смерть не стремилась забирать этого мощного бойца, наверное, в благодарности за то, что когда Кристиан выходил на «тропу войны», кормил эту «бездонную тетушку Смерть» от души.

Вот именно, что Кристиан и не думал никуда уходить. Он-то наивно надеялся, что это шотландец, наконец, куда-нибудь уйдет и желательно навсегда. И хрен бы с ним, что со жратвой, это дело наживное, причем легко. Уж в чем, в чем, в недостатке еды головорез не был замечен – он был неплохим охотником, а ко всему прочему был совершенно не прихотлив в пище и не брезглив. Он мог есть и почти сырое мясо и даже уже немного испорченное, главное, чтобы это было мясо и его было много. И та легенда про каннибализм была совершенно правдивой, одной зимой Кристиан без зазрения совести пожарил человеческое мясо – путника, которого только что ограбил. А куда деваться, если кушать хотелось ужасно, а вокруг не было ни единого сурка, только холодные ветра и пустошь прерий?
Правда, легенда-то приукрашалась жестокостью и изощренностью в зависимости от того, кто рассказывал это. Дошло до того, что кто-то заливал байку о том, что это был такой же бандит, как и он, из их банды, да еще и живой. Кристиану было, ясно, что плевать на все эти слухи и домыслы – главное, что его боялись и не подходили близко, не нарушали его личную зону и не мешали жить одиночкой. Вот почему это не подействовало на Айфрика оставалось только гадать (что с таким развитием, как у шатена, было проблематично). А тот уже убежал, только пятки сверкали, и было приятно представлять, что он убегает в ужасе и страхе.
К сожалению, это правдой не было, и Кристиан не успел насладиться тишиной и одиночеством в полной мере, как тот прискакал обратно, как резвый горный козел, держа в руках аппетитный кусок мяса, нож и что-то еще. Оставив это и приказав бандиту ничего не трогать, он снова заскакал вокруг, напоминая то самое животное еще больше. Англичанин и не думал что-то трогать, он вообще сидел на корточках, расчищая копыта боевой подруги – Мелодии. Ему было все равно, что за блоха тут скачет, главное, чтобы близко не подходила – и не потому, что рука могла соскочить с ножом и все такое. Просто вороная кобылица убьет его, не спрашивая разрешения, да и все.
Подумав об этом, шатен улыбнулся, игнорируя вопросы и о котле – походный котелок валялся на улице вместе с другим барахлом, привязанным к снятому седлу. А колодец с водой был в трех ярдах от палатки, поэтому бегать никуда не надо было. Айфрик спешил, поэтому и не замечал ничего вокруг, и Кристиан подумал о том, что он будет первым, кто получит пулю в лоб от такой нерасторопности. Впрочем, какая ему-то разница? «Ну, сдохнет и сдохнет, одним больше, одним меньше, делов-то», - мерно думал шатен, опуская одну ногу лошади и подлезая под пузом Мелодии, взял другую, аккуратно счищая всю грязь и мусор, забившиеся под подкову.
Ганноверская кобыла стояла спокойно, поднимала копыта только при касании хозяина, причем так аккуратно, стараясь не задеть его, и было видно, что они состоят в более чем отличных отношениях. Кристиан на удивление нежно обращался со своим животным, не причиняя ей неудобств и боли, и та отвечала взаимностью. Только вот кобыла – это было единственное живое существо, получающее какое-никакое, а тепло головореза, который даже с братом общался куда грубее и требовал с него куда больше. Находясь рядом с Мелодией, мужчине было в принципе все равно, что творится вокруг, что там творит этот неугомонный шотландец, он был один на один с животным, которое его уважало, понимало и любило одновременно. О чем еще мечтать?

О чем можно разговаривать, расчищая копыта у лошади специальным кривым ножом, честно купленным у местного конюха в Сан-Морисе? Кристиан вообще не видел смысла начинать какую-то беседу с мелким пройдохой, казалось бы, случайно попавшим в лагерь бандитов. Во-первых, потому что головорез вообще не любил общаться с кем бы то ни было. Во-вторых, этот шотландец без спроса влез в чужую жизнь, и ему сильно везло, что он не был до сих пор убит. Ну, и, в-третьих, мужчина занимался делом очень сосредоточенно и не хотел отвлекаться. Но на удивление, Айфрик нашел ту тему, на которую шатен мог отвечать – с неохотой, но все же. Лошади были его единственной слабостью (если не брать в расчет брата-близнеца), о них он с удовольствием разглагольствовал с тем же конюхом Монроем или с тем же Дэни Шадоу, его незаменимым клоном.
- Чуть больше семи, - глухо отозвался головорез, без страха усаживаясь сзади кобылы, поднимая заднюю ногу. Любой, даже самый опытный коваль, встает сбоку от лошади, потому что это животное, и неизвестно, что взбредет ей в голову, лягнет – и головы как не бывало. А ганноверская порода славилась своей мощностью. Конечно, это был не тяжеловоз, но военная лошадь, омускуленная и крепкая. Но Кристиан на все сто процентов был уверен в вороной спутнице, которая была воспитана им еще ранее рабочего возраста (в три года), и прожила с ним славных пять лет. На второй вопрос англичанин ответил молчанием, это было вполне логично, что если бы лошадь была неугодной – ее бы у бандита не было.
- Ее зовут Мелодия, - протянул Кристиан, хмурясь, оттого, что не может сосредоточиться под эту болтовню. А свои ответные две фразы мужчина уже считал «пустой болтовней», окрашенной только одной положительной эмоцией – что этот разговор был про его любимую лошадь. Правда, Айфрик быстро перетек на рассказ о себе, своей молодости, такой трагичной и печальной, что шатену захотелось добить эту муху, чтобы она не мучилась. Он тоже вырос в бедной семье, притом, что мать пыталась вытравить их с братом еще из утробы, а потом им нечего было есть, и приходилось промышлять грабежом на улицах Линкольна. Но Кристиан не жаловался, и даже с какой-то ностальгией вспоминал свое первое «дело», которое совместилось в первым же убийством мужчины, который не хотел добром отдавать свой кошелек.
Не то, чтобы Кристиана это как-то сильно «покоробило», он был тогда очень зол. И не понимал, как можно ходить таким жирным и богатым, когда так много людей голодали и умирали от холода и голода в подворотнях. Да, все начиналось совершенно из подобных почти святых побуждений уравнять всех людей в правах. А потом переросло в удовольствие, когда англичанин понял, что все люди убогие по природе своей, и убивать их сплошное удовольствие, да еще и польза для них с братом. Закончив с копытами, Кристаин пошел сполоснуть руки, огрубевшие от такой работы, и был настигнул следующей фразой болтливого шотландца, уже куда более приятной, потому что про еду. Вот на нее головорез отозвался с удовольствием.
Он подсел к костру, вдыхая аппетитный аромат приготовленного блюда. Конечно, хвалить за сделанное было не в стиле Кристиана, он вообще не знал, что это такое, и, естественно, подумал о том, что его близнец готовит куда вкуснее (это было предвзятое мнение). Но отличным комплиментом Айфрику могло стать то, с каким аппетитом поглощал приготовленное им Кристиан. И теперь-то мужчина замолчал, уже точно не реагируя ни на какие внешние раздражители. Поесть этот крупный татуированный мужик любил, причем много и сытно. Ну, и, как и многие бандиты (и животные) он ел много, так сказать, с запасом, потому что черт его знает, когда выпадет еще возможность также сытно подкрепиться. А закончив свой ужин, мужчина отодвинул тарелку и продолжил заниматься своими делами. А что ему еще делать? Правильно, надо лошадь почистить и причесать, да ножи наточить на завтрашнее утро.

После вопроса об имени лошади, Кристиан окончательно убедился в том, что все разговоры его нового навязанного им же самим знакомого – пустая болтовня. Он не мог даже поддержать того диалога, который сам же завел, потому что не разбирался в том, о чем говорит. Если не знаешь ничего о лошадях, зачем же ты говоришь это? Просто захотелось почесать свой язык; так это расценивал головорез, вновь принимаясь за работу, а именно – достал скребницу и мягкую щетку, принимаясь чистить лоснящиеся бока кобылицы от пыли и пота. Но, тем не менее, мужчина соизволил ответить, покосившись на шатена скептично и явно недовольно:
- Имена породистым лошадям выдаются на фермах, на которых они родились, - коротко пояснил Кристиан, вновь поворачиваясь к Мелодии. Это была чистая правда, бандит не заблуждался и не обманывал. У каждой конной фермы были свои заморочки с тем, как называть жеребят, рожденных от их кобылиц, но все же имена присваивались. И, наверное, как-то фиксировались в местных документах. До трех лет жеребята растут на этих же фермах, как правило, поэтому возможность переименовать «для себя» лошадь, конечно, есть, но даже Шадоу это казалось глупостью.
Шотландец же продолжал задавать короткие вопросы, все больше интересуясь жизнью шатена, что не могло радовать. Кристиан хмурился и отвечал крайне редко и в большинстве случаев (где это получалось), односложно. Некоторые вопросы он вообще старался игнорировать, считая их слишком личными. Зачем какому-то шотландцу, который не мог стать другом и приятелем головореза априори, знать что-то о нем? Это уже начинало быть подозрительным. Для чего он задает столько вопросов тому, кто заведомо дал понять, что ближе к нему не будет никогда?
Но на счастье англичанина наступил вечер, солнце стало садиться, и Айфрика ненавязчиво увели к другим кострам, пить и петь песни, в те места, где ему будет явно веселее. В кои-то веки Кристиан почувствовал легкую благодарность тем, кто это сделал. Правда, это чувство длилось совершенно не долго, и через миг головорез напрочь забыл, как оно бывает – это светлое ощущение. Он переделал в тишине и спокойствии все дела, которые запланировал, еще раз поел (а как иначе?) и сел перед своим небольшим костром, погружаясь в свои темные тяжелые мысли. Не смотря на то, что он никак более не мог развлечь себя, скучно ему не было.
Он размышлял обо всем на свете, иногда вставал разминаться, прогуливаться по краям лагеря, курил и наблюдал за лагерем. Тот был сначала бурный и шумный, эти вечные попойки, песни, даже пляски. Потом все стало затихать, и песнопения переросли в истории, да байки о местной славе, обсуждение новых и старых слухов, а закончилось все как обычно мерным сопением, храпением и тихим дыханием. Только некоторые едва слышно блуждали по лагерю, то ли мучаясь бессонницей, то ли в поисках легкой добычи (а именно выпавших денег или неаккуратно лежащих вещей).
Кристиану было ровным счетом плевать на такое мелкое предательство своих же. Он бы поубивал здесь половину, если можно бы было. Так что в этом воровстве не видел вообще ничего плохого, они же бандиты, в конце концов. Для англичанина же было привычным образом жизни не спать по ночам, для этого был жаркий день, в который ничего просто не делалось – слишком уж яро пекло солнышко темную макушку. Так он и провел свое время до утра, а точнее часов до четырех. Солнце еще не встало, но небо уже поменяло свой цвет на какой-то темно-лиловый, предвещая, что еще час и у горизонта появится кровавый серп утренней зари.
Это было знаком действовать. Надо было добраться до места до того, как солнце встанет достаточно высоко, чтобы освещать бандитов во всей их красе. Поэтому, снарядив свою верную лошадь, Кристиан пошел по лагерю, заставляя новобранцев подниматься. Обычно хватало его зычного баритона, от которого люди от неожиданности подскакивали на месте, но в некоторых (сильно отличившихся) случаях, приходилось прибегать к пинкам под ребра (от них люди подпрыгивали смешнее и выше). Приказав всем собираться за кратчайшие сроки, англичанин вернулся к своей палатке, приторачивая к седлу необходимые вещи, окончательно одеваясь и запрыгивая верхом, выехал за пределы лагеря, дожидаясь на выезде всех, кого запланировал взять сегодня в дозор, чтобы муштровать.
С ним был еще один опытный бандит, что значительно облегчало задачу. К тому же, это был мужчина уже в годах, который знал свое дело, как твои три пальца на правой руке (впрочем, чтобы стрелять, ему больше и не нужно было), и болтал он исключительно по пьяни. В остальное время, он устраивал Кристиана на все сто процентов, своей-то молчаливой ухмылкой старого лиса. Они коротко кивнули друг другу в знак приветствия и потеряли интерес. Потихоньку подтягивались новенькие, которых соратник англичанина (Фрэнк) встречал грубоватыми фразами: «Давай, шевели булками, сопляк! Солнце, мать твою, не будет ждать, пока ты оторвешь свой сральник от мягких перин». И также неприятно смеялся.
Этим он Кристиану и нравился. Он буквально читал мысли шатена, произносил их вслух, что англичанину не приходилось трудиться, открывая рта. Впрочем, скоро это должно было закончиться, потому что именно ему – Шадоу – надлежало объяснять желторотым птенцам, только вступившим в их лагерь или просто еще не набравшим достаточно опыта, все «прелести» их жизни. А именно, объяснять, как себя вести в дозорах, какие-то мелочи тактики и стратегии, которые могут быть доступны столь неопытным мальчикам, а главное, что надо заткнуться и беспрекословно слушаться главного группы. Молчание, по мнению Кристиана – было залогом успеха.
Вот и когда собрались все молодцы, и тронулись в путь, англичанин и завел свой монолог, который, к счастью всех вокруг, никем не перебивался. Скорее всего, парни еще спали на ходу, но Кристиану было все равно, слушают его низкий хриплый голос или нет – когда до дела дойдет, машинально вспомнят его слова от страха, или погибнут, что тоже неплохой итог для лагеря – никчемные люди на данных «работах» не нужны. И чем быстрее они погибнут, тем меньше сил на них потратится. Поэтому обучение проходило сразу на местах событий, совмещалось и полезное, и приятное, так сказать. А через некоторое время это место было достигнуто.

=> Основной тракт